Поездка Владимира Путина в Китай, где он принял участие в работе второго Международного форума «Один пояс, один путь» и провел ряд встреч на высшем уровне, средствами массовой информации — как у нас в стране, так и за рубежом — освещалась на удивление скупо.
Возможно, это произошло потому, что сам российский президент не делал никаких громких заявлений относительно развития событий на дальневосточном направлении своей политики. Но медийно неприметный путинский визит на деле стронул целую лавину событий: как в экономике, так и в политике.
Прежде всего, настоящую тревогу забили в США: мол, если не остановить сближение Китая и России, то американскому глобальному лидерству придется пережить трудные времена, не исключая участия в глобальном военном конфликте. Эту реакцию и можно назвать главным следствием нынешних пекинских переговоров Путина с «товарищем Си».
В общем-то, предупреждения подобного рода звучали и ранее, но в публичное информационное поле они почти не допускались, будучи достоянием «продвинутых» политтехнологов типа Стива Бэннона, идеолога избирательной кампании Дональда Трампа.
Впрочем, и тогда, и сейчас они выглядят и стратегически, и тактически анекдотичными, демонстрируя полное незнание американцами как логики, так и истории. С точки зрения стратегии, вернее — теории системных конфликтов, в любом неравновесном «треугольнике сил» самой вероятной конфигурацией является объединение двух меньших сил против одной большей. В данном случае — Россия (№3) + Китай (№2) против США и их союзников, то есть «коллективного Запада» (№1).
Поэтому отказ России от стратегического союза с Китаем может произойти только в том случае, если в «глобальном треугольнике XXI века» КНР станет доминирующей силой и, соответственно, угрозой «номер один» для РФ. Согласитесь, что если это и реальная перспектива, то для весьма отдаленного будущего. Не здесь и не сейчас.
Стратегический промах влечет за собой и тактические ошибки. Например, уже озвученное в американской прессе предложение «признать Крым российским в обмен на отказ Москвы от поддержки Донбасса». Там, видимо, считают, что геостратегические результаты 1991 года, в отличие от геостратегических результатов 1945 года, не могут быть пересмотрены политической практикой. А почему? Только потому, что они соответствуют «западным» представлениям о правильности и справедливости?
Но мы-то не просто знаем, что Советский Союз тогда «резали по живому» под наркозом «демократии», а сами были и остаемся этим «живым», и это наша боль, и это наши раны, и все это будет болеть, пока мы живы. Поэтому американские предложения типа «здесь отрезать, там пришить» воспринимаются как дополнительное издевательство со стороны вивисектора.
В самих США могут этого просто не понимать — и не понимают, называя, например, «путинским реваншизмом», но это их проблемы. Тем более что подобные предложения все равно звучат в одном «пакете» с требованиями сменить власть в России, прежде всего — президента нашей страны, на более «демократическую», то есть прозападную, да еще с опорой на выкормленную «рыночными реформами» компрадорскую часть российского общества.
Если применять к нашей «агентуре влияния» только те нормы, которые в США использовались при расследовании и медиа-освещении липового «Рашагейта», то пресловутый «1937 год», со всеми его репрессиями, показался бы детскими играми в песочнице.
Ну, и параллельные мантры американского посла в Москве мормона Джона Хантсмана о «ста тысячах тонн международной дипломатии» в виде авианосных ударных групп U.S.Navy в Средиземном море никакого доверия к «дяде Сэму» не вызывают. «Дипломатия канонерок» — слишком хорошо известная вещь, тем более — в американском исполнении.
Что касается собственно российско-китайских отношений, то здесь уже совершенно очевидна невозможность реализации проекта «Один пояс, один путь» (ОПОП) в его изначальном, «чисто китайском» виде. Неудивительно, что на пекинском форуме отсутствовали политические лидеры таких крупных государств Южной Азии, как Индия и Вьетнам.
И в Дели, и в Ханое рассматривают ОПОП как инструмент утверждения китайского доминирования в мировой торговле и экономике. До прямой конфронтации здесь дело пока не дошло (и февральская попытка западных спецслужб заново обострить индо-пакистанский конфликт в Кашмире, со втягиванием туда КНР, провалилась благодаря вмешательству России), но сигналы «недовольства с юга» становятся все сильнее и отчетливее.
Пока этот конфликтный потенциал во многом купируется «нефтяными» и прочими санкциями США, а также незавершенностью самих китайских проектов. Но если Пекин не скорректирует свои действия с учетом интересов Индии и Вьетнама, то на политической карте мира могут появиться новые «горячие точки».
То же самое касается и России, и Японии. Путин в Пекине говорил о создании и развитии единого экономического пространства «от Шанхая до Бреста», о сопряжении проектов евроазиатской, под эгидой РФ, и «однопоясной», под эгидой КНР, интеграции. При этом президент указал на то, что две из трех «лент» гипотетического китайского Нового Шелкового пути, через Северный морской путь и Транссиб, в любом случае будут проходить через территорию России и стран ЕврАзЭС.
Но эти соображения в той же мере касаются и Страны восходящего солнца, где на днях должна произойти смена императора, после чего дорога к созданию «Большого кольца Северо-Восточной Азии», с участием, помимо Китая и России, также Японии, двух корейских государств и Монголии, должна получить «зеленый свет». Впрочем, обо всем этом детально говорилось в отдельной публикации ФАН, поэтому повторяться не имеет смысла.
Зато упоминания заслуживают переговоры «второго плана», прошедшие в Пекине. Это, прежде всего, встречи Путина с президентом Республики Кипр Никосом Анастасиадисом и с президентом Арабской Республики Египет Абдул-Фаттахом Сиси. Официально российский лидер встречался также с президентом Сербии Александром Вучичем и с президентом Азербайджана Ильхамом Алиевым, но эти контакты в свете текущих событий выглядели менее интригующими.
На встрече с президентом Республики Кипр, во-первых, были оглашены цифры взаимных капиталовложений: 166 миллиардов долларов, вложенных Россией в Кипр, и 148 миллиардов, пришедших обратно. Цифры не секретные, в целом хорошо известные, но колоссальные. И, в частности, означающие, что 18 млрд долл. составляют нетто-инвестиции РФ в экономику «острова Афродиты». Для сравнения: весь ВВП Республики Кипр в 2018 году (по номиналу) — 19,8 млрд долл.
А во-вторых, прозвучали две конкретные просьбы господина Анастасиадиса: по кредиту, который Россия предоставила Кипру «в трудные времена», и по взаимодействию с Турцией для решения «кипрской проблемы». Трудно сказать, появятся ли после Пекина в повестке дня создание российских военных баз на Кипре рядом с британскими, но эта «встреча на далеком меридиане» была проведена явно неспроста…
…Как и встреча Путина с египетским лидером. Ни для кого не секрет, что Каир активно поддерживает притязания генерала Халифы Хафтара на всю полноту власти в соседней Ливии. Вместе с Саудовской Аравией, ОАЭ, Италией, а теперь — и администрацией Дональда Трампа.
Точно так же не секрет, что наступление войск Хафтара на Триполи было остановлено силами, выступающими в поддержку Фаиза Мустафы Аль-Сараджа, за которым стоят Турция, Катар и отчасти Франция. В этой ситуации встреча лидеров России и Египта и достигнутые на ней договоренности могут сыграть ключевое значение для разрешения ливийского конфликта.